Гимназия №1

Кушнарева Н.Ю. учитель литературы,

зам.директора по научно-методиской

работе

Заявленная тема, на первый взгляд, не имеет возражений, ибо без ценностного  контекста не может существовать   литературное произведение, которое имеет, по словам И. Ильина, «свое измерение: измерение духовной глубины». Для искусства, по мысли И. Ильина,  специфично прежде всего то, что это есть «деятельность ценностная и духовная». Писатель, который  «ходит по кругам  человеческой духовной проблематики» (И. Ильин), является носителем определенной системы ценностей.

Ценностный аспект анализа текста – это ключ  к постижению глубинного смысла  художественного произведения.

Опыт практической  работы убедил, что именно такой подход открывает взору исследователя текста неисчерпаемую его глубину,  помогает увидеть своеобразие мира каждого художника, уникальность выбранного им жизненного пути, способа бытия в мире, что без всякого «нравоучения» оказывает сильнейшее воздействие на процесс самостроительства личности ребенка, ибо он видит, как система жизненных ценностей предопределяет судьбу  человека в мире.

Вот почему, когда мы говорим о «ценностном аспекте» литературного образования, то имеем в виду прежде всего систему ценностей писателя, его мировоззрение.

Духовный мир личности, в том  числе и художника, -  область сложнейшая и неисчерпаемая, но тем не менее, по словам В. Непомнящего, «не туманная», как хотят ее представить некоторые противники ценностного подхода. Ценностная  система,  духовное  ядро личности, - это то, что личностью принимается, это нравственные ориентиры, концепция мира и человека, понимание сути идеала. «Все эти вещи, - замечает В. Непомнящий, - очень конкретные и постижимые».

Другое дело, что не так много сегодня исследователей литературы, которых бы интересовал такой подход. Источником для работы зачастую становятся дореволюционная литературная критика и философия.

Необходимо отметить, что стремление учителя изменить подход к изучению литературы, желание уйти от  идеологизированного, вульгарно социологического способа мышления сталкивается  с рядом трудностей. Зачастую словесник искренне  считает, что он рассматривает произведение в «контексте мировоззрения художника». Здесь совершается подмена: за «систему ценностей» выдаются «вехи биографии», которую тщательно изучают,  записывая даты; обзоры произведений, сообщения «о творческом пути» писателя и т.п.Что  же мы понимаем под «контекстом мировоззрения»писателя ?

Существует «утвержденный контекст ценностей» (М. Бахтин). Но каждый художник уникален, и его уникальность не только в  том, что он себя соотносит с абсолютной шкалой ценностей, а еще и в том, что он по-своему в художественном образе, в соответствии со своим видением мира «сгущает мир», «рождает бытие в новом ценностном плане»,  порождает «новый ценностный контекст» - «план мышления о человеческом мире» (М. Бахтин); другими словами, предлагает посмотреть  на мир с другой стороны, другими глазами,  увидеть иную его грань… И у нас нет выхода: мы обязаны смотреть на мир, когда берем в руки книгу писателя, «другими глазами» - глазами художника, стремясь его понять до конца (не осудить, не поспорить с ним, а именно понять).

Когда же мы этого не делаем, мы извращаем авторский текст, заменяем «своими», ибо в художественном произведении ценностями конкретного художника определяется все, на что  неоднократно указал М.Бахтин.

Чтобы «мир художника» открылся перед ребенком, чтобы понятным стало, что пред нами «новый ценностный контекст», нужен широкий философский, культурно-исторический контекст, вне которого  «частное» обедняется и упрощается, пропадают из поля зрения закономерности высшего порядка, которые составляют духовную жизнь нации на определенном этапе бытия.

Суть данного методического подхода, таким образом,  не в линейном принципе выстраивания программного материала,  его «суммирования», а в «объемном» способе мышления,  и здесь можно, безусловно, согласиться с точкой зрения П. Гагаева («Художественный текст как  культурно-исторический феномен»), о том, что о системе ценностей автора, создателя литературного произведения, мы можем тогда говорить полноценно и глубоко, когда будем воспринимать художественный текст «как культурно-исторический феномен».

Писатель воссоздает  свой «образ мира» на основе национальной  культурной традиции  мировидения, а русская картина мироздания есть в основе своей «феномен православный», и игнорировать  эту реальность  бессмысленно и смешно.

Понимание полярности природы человека (борьба добра и зла не  мире, а в душе каждого), признание личности как  самоценности (как образа и подобия Божия), утверждение свободы высшего дара, налагающего ответственность на человека за  выбор между добром  и злом - вот  основы православного мировоззрения, православной этики, суть русской картины мира, в центре которой – человек с его тоской по идеалу, стремлением  к истине, выражающихся в таких христианских добродетелях, как терпение, смирение, любовь.

«Мера контекстуальности» (В. Непомнящего) предопределяет  степень глубины постижения мира конкретного художника.

И здесь своя логика познания, основанная на методологии. Это то, что противостоит идеологизированному мышлению, это то, что не уводит в область «узкофилологическую». Область методологии – это исследование  способа мышления художника, способа создания «образа мира». Методологический подход к осмыслению текста включает в себя такие понятия, как мировосприятие,  миропонимание, мироощущение, путь художника, эволюция его художественного и духовного сознания. В этом случае речь идет о  «внешней» и «внутренней» биографии писателя, которые соотносятся на уровне становящейся, развивающейся, формирующейся системы ценностей. Преобладание одного или другого плана разрушают образ художника, вот почему здесь необходима очень кропотливая вдумчивая работа, связанная  с отбором материала, выстраиванием его в определенной логике. Особую значимость приобретает в этом случае вступительные уроки, их назначение – «ввести» в мир художника, дать  возможность увидеть своеобразие мироощущение художника, понять  его философские, религиозные, эстетические, этические взгляды. И здесь одного общего рецепта не существует: как уникален каждый писатель, так и уникален путь к нему. Здесь лишь общий ориентир: нельзя давать готовое «мнение о писателе», оценку его  творчества, перечислять его «заслуги» и пересказать страницы его  биографии. Можно представить разные концепциальные взгляды  на творчество писателя, обозначив тем  самым поле для исследования, познакомить учащихся с тезисами публицистических, философских работ художника, его дневниками, письмами, воспоминаниями… .  И все это с одной целью – воссоздать образ личности со своим видением мира, с необычным мироощущением, показать путь, полный  противоречий, сомнений, переживаний, духовных кризисов и переломов, падений и подъемов, все то, что в конечном итоге будет складываться в один ценностный контекст, метатекст, воссоздающий уникальный и неповторимый мир художника.

Наиболее результативным методическим приемом, способствующим формированию в сознании учащихся представления о ценностном контексте автора, является выявление «ключевого образа», «зерна творчества» (А. Белый) художника, смысловой доминанты, той самой грани, с позиции которой и предлагает писатель посмотреть на мир.

Проиллюстрируем эту мысль на некоторых примерах.

«Зерно» творчества Пушкина, ключ к постижению его мира такое понятие, как свобода. «Поэзия Пушкина есть поэзия свободы от начала до конца, - пишет о Пушкине Б. Вышеславцев. – для себя самого, для России, для всего мира…».

«Он призван был духовно наполнить и оформить русскую душевную свободу, тем самым указать России ее путь», -  таково видение значимости, ценности свободы  в сознании поэта, по мнению И. Ильина.

Свобода как философская категория, как ценность высшего порядка постигается Пушкиным в его мучительном поиске истины и отражается в его произведениях.

Испытание свободой происходит как сам Пушкин, так и его  герои.

Заявленная в оде «Вольность» идея свободы, уповающей на силу закона в духе эпохи Просвещения сменяется романтическим идеалом свободы от оков «самовластия», стремлением «Отчизне посвятить души прекрасные порывы», на смену которому приходит зрелое понимание о том, что «свободы грань очерчена» («Цыганы», «К морю»). Исследование отношения свободы  и власти находит отражение в трагедии «Борис Годунов», где очевидным становится, что власть  есть иллюзия  свободы и что истинная свобода – в мире духовном.

 Духовный перелом мировоззрения Пушкина 25-26гг., связанный с появлением трагедии «Борис Годунов» и стихотворения «Пророк», - это начало формирования пушкинской картины мира,  в центре которой человек, которому свобода дана как высшая ценность  и представлена потому дорога выбора, и на этом «перепутье» единственным ориентиром является совесть.

Вот почему свобода и совесть у Пушкина соотносятся  как важнейшие ценности во всех его произведениях после 1826 года.

Пробужденная «духовной жаждой» совесть дает о себе знать в «змеи сердечных угрызениях» души пушкинского  героя, который в поисках свободы бесконечно «преступает правду». Этот зов совести можно игнорировать, тогда наступает гибель души.

В творчестве Пушкина появляются герои, бросающие вызов мирозданию, бунтующие, «маленькие люди». Свобода и бунт – вот еще одна  грань проблемы, над которой предлагает задуматься Пушкин.

Трагична судьба гения, трагична судьба заблудшего «маленького человека»… . Неужели свободы нет?

От пушкинского «Пророка» - к «Страннику», от стихотворения «Поэту» - к «Памятнику» легко протянуть связующие пути. Здесь пушкинское  понимание свободы в христианском духе. Свобода есть освобождение от своих «страстей», от своих «бесов» («Бесы»),  от мнения толпы («хвалу и клевету приемли равнодушно»). Свобода налагает ответственность, а значит обрекает на страдания.  Герой «Странника», как и герой «Пророка», это чувствует, он видит «свет»; пушкинские герои слышат «глас Божий», именно этот «глас» их и ведет, это и есть «дорога свободная», «свободный ум» выбрал ее. Вот почему И.Ильин и скажет, что будучи на «великом  переломе»,  на «гребне исторического перепада», когда ощущалось «разложение основ национального бытия», Пушкин смог своей духовной биографией раскрыть основные проблемы «всероссийского духовного  бытия  и русской судьбы», указать на те заблуждения, которые мы  совершаем, дать возможность увидеть русскому народу его  жизненную цель.

Соотношение свободы и страдания станет основой концепции мира и человека в нем у Достоевского, и здесь возникает ситуация соотношения ценностный контекстов двух художников. Достоевский начинает с другого конца: зачем нужны страдания, какова их цена, какова их мера, каков их смысл. Доводя эти вопросы до предела, обнажая глубину скептического неверия в смысл бытия, он ставит один из «неразрешимых», труднейших вопросов. Мы вместе с героем Достоевского, Алешей Карамазовым,  становимся на сторону этого ветхозаветного человека,  проговаривая: «Расстрелять!», и только потом замечаем, что произошло. В нас, как и в героях Достоевского, благодаря особому способу мышления писателя, «заговорил» наш «подпольный человек». А теперь попробуй «бросить камень»  в тех, кто «пре-ступил» истину -  мы все ее пре-ступаем. И чтобы избавиться от этого, может, и вправду отобрать у нас свободу? Исчезнут тогда страдания,  и все будут счастливы… .

Если так открывать «ценностное поле» Достоевского,  давая почувствовать логику формирующийся писательской мысли от  произведения к произведению, то понятным станет, почему так много страданий на страницах романа «Преступление и наказание». Без  них не закричит совесть. Они прокладывают, по Достоевскому, путь к спасению души. Свобода и страдания новой гранью открываются в творчестве А. Ахматовой, поэтессы XX, которая, как и Пушкин, и Достоевский, верила, что всякая «западня» может стать «высокой башней» («Уединение»), что способность «благодарить» ее «строителей», прощать, быть милосердным – это путь духовной свободы.

На «милость», а не на «правосудие» уповают и Пушкин, и Достоевский, и Ахматова. Это то, что их сближает. Так рождается традиция в русской литературе, она – на пересечении ценностных контекстов. Форма же выражения той или другой идеи у художника своя, увидеть это – значит понять глубокий мир каждого писателя.

Анализ конкретного художественного произведения  в контексте эволюции сознания художника, его духовной биографии позволяет видеть его как  «художественное целое» (М. Бахтин) и одновременно формирует у учащихся  целостную картину мира, где ценность выстраивается в определенной иерархии. А это очень значимо для одаренных детей, мышление которых тяготеет к интегративности, целостности, объемности.

Так роман Пушкина «Евгений Онегин», созданный поэтом в период поиска идеала, когда романтическое мироощущение терпит крах, а свобода представляется иллюзией, когда происходит  духовный перелом мировоззрения (25-26гг..), а следом за ним – новый духовный кризис 28-29гг. – не откроется перед читателем во всей его глубине, если не учитывать этот духовный контекст. «Свободная даль» романа – это проекция всех «возможных сюжетов» (С. Бочаров) человеческого бытия, включающих как путь  спасения, так и  путь гибели. Перемещаясь свободно в художественном пространстве романа, автор вглядывается в себя в прошлом и оставляет  своего героя  на грани выбора. Это состояние, которое Пушкин сам переживает к 30-му году – потрясение перед отрывшейся   истиной и понимание, что достичь ее  нелегко («Сбились мы. Что делать нам!»).

Ценностный контекст не есть исторический фон,  не есть перечень фактов биографии писателя и исторических событий, хотя даты указываются и этапы творческого пути не игнорируются а, наоборот, осмысливаются как эволюция сознания художника. Важным и главным здесь становится постижения духа эпохи, мироощущения человека конкретного исторического времени. А это есть философская глубина.

«В литературе ищут идеологию, - замечает В. Непомнящий, - готовое мнение о мире, а не исследуют способ создания художником мира, его способ мышления, мировосприятия,  то есть методологию». Методология, по мысли ученого, порождает «живые идеи», идеология же оперирует «готовым продуктом», «трупом идей».

«Боязнь философского углубления», а которую указывал М. Бахтин, обрекает учителя на «анатомирование» текста на  составляющие единицы, не связанные между собой, произведение теряет свою целостность, его «изучение» технократическим способом убивает душу творца, а потому  и не оживляет душу ребенка.

Соприкосновение миров, автора и читателя,  всегда происходит, по моему глубокому убеждению, в иной области -  в области духа, и здесь важен «нравственный такт» (И. Ильин), по отношению  к художнику. Внутренняя биография« писателя сложнее,  богаче, многограннее, чем рожденное им произведение, и потому здесь неуместны прямолинейные оценки.

Научить ребенка бережно и корректно осмысливать  мир художника – одна из  труднейших задач в современной школе.  Ребенок стремится быстрее «вынести приговор», «дать оценку»,  чем понять писателя, его «живую душу» (И. Ильин).

Только в соотношении двух ценностных контекстов (контекста автора и контекста героя), которые, по мысли М. Бахтина, «взаимно проникают друг в друга» возможен грамотный корректный анализ текста, когда сопрягаются «закономерности героя» и «закономерности автора». Преобладание одного или другого контекста, как и их отсутствие, уводят от текста или в область «общих» рассуждений «по поводу» произведения или в область готовых оценок и выводов, но никак не  приближают к пониманию авторского замысла, авторской позиции, взгляда художника на мир.

Понять – значит «внять», «вслушаться», принять в свою душу… Это ли не главная задача литературы?